DeepHistory

В-третьих, восприятие окружающего порядка как данности, формирующее в целом лояльное отношение к режиму, само по себе не означало, что всеми фронтовиками без исключения этот порядок рассматривался как идеальный или, во всяком случае, справедливый.

«Мы многое не принимали в системе, но не могли даже представить какой-либо другой», - такое неожиданное признание можно было услышать от фронтовиков. В нем – отражение характерного противоречия послевоенных лет, раскалывающего сознание людей ощущением несправедливости происходящего и безысходность попыток этот порядок изменить.

Подобные настроения были характерны не только для фронтовиков (прежде всего и для репатриантов). Стремления изолировать репатриированных, несмотря на официальные заявления властей, имели место.

Среди населения, эвакуированного в восточные районы страны, процесс реэвакуации начался еще в военное время. С окончанием войны это стремление стало массовым, однако, не всегда выполнимым. Насильственные меры о запрещении выезда вызывали недовольство.

«Рабочие все свои силы отдали на разгром врага и хотели вернуться в родные края, - говорилось в одном из писем, - а теперь вышло так, что нас обманули, вывезли из Ленинграда, а хотят оставить в Сибири. Если только так получится, тогда мы, все рабочие, должны сказать, что наше правительство предало нас и наш труд!»41

Так после войны желания столкнулись с реальностью.

«Весной сорок пятого люди – не без основания. – считали себя гигантами»,42 - делился своими впечатлениями писатель Э.Казакевич. С этим настроением фронтовики вошли в мирную жизнь, оставив, как им тогда казалось за порогом войны самое страшное и тяжелое. Однако действительность оказалась сложнее, совсем не такой, какой она виделась из окопа.

«В армии мы часто говорили о том, что будет после войны, - вспоминал журналист Б.Галин, - как мы будем жить на другой день после победы, - и тем ближе было окончание войны, тем больше мы об этом думали, и много нем рисовалось в радужном свете. Мы не всегда представляли себе размер разрушений, масштабы работ, которые придется провести, чтобы залечить нанесенные, немцами раны». «Жизнь после войны казалась праздником, для начала которого нужно только одно – последний выстрел», - как бы продолжал эту мысль К.Симонов.43

«Нормальная жизнь», где можно «просто жить», не подвергаясь ежеминутной опасности, в военное время виделась как подарок судьбы.

«Жизнь – праздник», жизнь – сказка»фронтовики вошли в мирную жизнь, оставив, как им тогда казалось за порогом войны самое страшное и тяжелое. дливый.не означало, - с помощью этого образа в массовом сознании моделировалась и особая концепция послевоенной жизни – без противоречий, без напряжения. Была надежда. И такая жизнь существовала, но только в кино и в книгах.

Надежда на лучшее и питаемый ею оптимизм задавали ритм началу послевоенной жизни. Духом не падали, война была позади. Была радость труда, победы, дух соревнования в стремлении к лучшему. Несмотря на то, что нередко приходилось мириться с тяжелыми материально-бытовыми условиями, трудились самоотверженно, восстанавливая разрушению экономику. Итак, после окончания войны не только возвратившиеся домой фронтовики, но и пережившие в тылу все трудности прошедшей войны советские люди жили надеждой на изменения общественно-политической атмосферы к лучшему. Особые условия войны заставили людей мыслить творчески, действовать самостоятельно, принимать на себя ответственность. Но надежды на изменения общественно-политической обстановки были очень далеки от реальности.

В 1946 г. произошло несколько заметных событий, так или иначе растревоживших общественную атмосферу. Вопреки достаточно распространенному суждению, что в тот период общественное мнение было исключительно молчаливым, действительные свидетельства говорят о том, что это утверждение далеко не вполне справедливо.

В конце 1945 г. – начале 1946 г. проходила компания по выборам в Верховный Совет СССР, которые состоялись в феврале 1946 г. Как и следовало ожидать, на официальных собраниях люди в основном высказывались «За» выборы, поддерживая политику партии и ее руководителей. На избирательных бюллетенях можно было встретить здравицы в честь Сталина и других членов правительства. Но наряду с этим встречались суждения совершенно противоположные.

Люди говорили: «Все равно по-нашему не будет, они что напишут, за то и голосуют»; «сущность сводится к простой «формальности – оформлению заранее намеченного кандидата»… и т.д. Это была «палочная демократия», уклониться от выборов было нельзя. Невозможность высказать открыто свою точку зрения, не опасаясь при этом санкций властей, рождала апатию, а вместе с тем субъективное отчуждение от властей. Люди высказывали сомнения в целесообразно и своевременности проведения выборов, на которые затрачивались большие средства, в то время как тысячи человек находились на грани голода.

Сильным катализатором роста недовольства была дестабилизация общей экономической ситуации. Возросли масштабы спекуляции хлебом. В очередях за хлебом были более откровенные разговоры: «Нужно теперь нужно больше воровать, иначе не проживешь», «Мужей и сыновей убили, а нам вместо облегчения повысили цены»; «Сейчас стало жить труднее, чем в годы войны».