Слагаемые либеральной традиции в эпоху преобразований

"После Крымской войны, - пишет автор статьи, - либерализм становится программой конкретных действий. Проблема, возникшая перед ним, состояла в преодолении дисбаланса между новациями и традициями, который, как показал опыт первой четверти XIX в., создавал опасность вырождения либерального идеала в рационалистическую утопию, чреватую либо относительным бездействием, либо бунтарским срывом… В конечном счете крестьянская реформа была проведена силой самодержавия, сделавшего ставку на группу законотворцев из Редакционных комиссий, а найденное на ощупь сочетание принципиальных новшеств в политике с традиционными методами получило отражение в либеральной теоретической мысли. В рамках синтеза, осуществленного историко-юридической школой (К.Кавелин, Б.Чичерин) между устоями русской государственности и западным конституционализмом, абсолютная власть монарха выступала как инструмент перехода к гражданскому обществу и правовому государству. Поместному дворянству отводилась хотя и подчиненная, но перспективная роль наиболее реального противовеса издержкам бюрократического правления, защитника права и носителя культуры, представителя общественной инициативы на местном уровне". "Результатом известного примирения консервативных и либеральных тенденций в дворянской среде, достигнутого на основе учета новых пореформенных реалий, - продолжает Секиринский, - становилась идея созыва земско-дворянского представительства двухпалатного типа, впервые публично высказанная в Московском адресе 1865 г…. Союз монархии с крупным землевладением, союз, достигаемый на основе известной комбинации взаимно признаваемых политических интересов и реализуемый в форме цензового общеимперского представительства, - таков другой вариант либерально-консервативной политики. Его теоретические основы и зарубежные исторические прецеденты получили отражение прежде всего в англофильской политической публицистике 'Русского вестника'. Попытки практического воплощения этих идей были связаны с деятельностью П. Валуева, а позднее П. Шувалова, убеждавших царя принять меры к расширению в России слоя частных земельных собственников путем постепенного освобождения крестьян из-под власти общины. Одновременно предлагалось удовлетворить новые политические запросы поместного дворянства (опоры порядка и гаранта стабильности), пока единственного реально существующего и сравнительно просвещенного представителя этого слоя. Признание ведущей роли монархической власти, опирающейся на ту или иную группировку высшей бюрократии, в сочетании со ставкой на постепенное включение в политическую жизнь страны выборных общественных представителей, начиная с наиболее подготовленного к этой деятельности дворянства. Сближало между собой оба указанных варианта либерально-консервативной политики. Разница между ними, по мере развертывания реформационных процессов, сходя по сути на нет, заключалась в различном понимании сроков, масштабов и форм подключения общественной инициативы к государственному управлению и законотворчеству".

Тем не менее, мы не склонны преуменьшать значение реформ Алексанра II Освободителя, поскольку, так или иначе, благодаря им возникла благоприятная возможность формирования подлинно русской патриотической интеллигенции и подлинно русского консерватизма, связанного с настоящей национальной традицией. Мы можем назвать здесь самые крупные фигуры русских традиционалистов второй половины XIX в. Это Н.Страхов, К.Леонтьев, Н.Данилевский, Д.Менделеев, Л.Тихомиров, Ф.Достоевский, К.Победоносцев. Мало того, уже сама крестьянская среда могла выдвигать собственных интеллигентов и интеллектуалов, собственный образованный и культурный слой. А это обстоятельство рано или поздно привело бы, если бы не большевицкий переворот, к созданию подлинно патриотического политического русского движения, когда в нем соединились бы дворяне-традиционалисты, купцы-традиционалисты, священники и монахи-традиционалисты, казаки-традиционалисты и традиционалисты-крестьяне. Россия обрела бы в этом движении долгожданное национальное единство и собственную незападную цивилизационную идентичность.